… Дети наши уехали в девяносто третьем. Помнишь, какие были времена?
Прошли, слава Богу. И вот теперь я еду в Париж к дочке. Самолёт
завтра. Может вместе с ней, или одна, недели через две доберусь до
Барселоны к сыну. Хорошие города. Да, хорошие города. Рамблю я их
исходила туда-сюда. Китайцы там карманники. Шустрые. Меня сразу
предупредили, а туристы зазеваются и свободны…
И центр Парижа, и центр Барселоны, я знаю теперь лучше нашего
Пылевограда. Я здесь в основном на даче живу. А там Гауди всякие,
Эфелевы башни… Красиво. Конечно, красиво. Но русских мужиков там нет.
Мне вот сейчас миллионера дети навязывают. С собственным самолётом…
Ухаживать они умеют. За собой следят – ничего не скажу. Но маленькие
очень. Другие какие-то.
У меня муж был здоровый. Футболист. Да ты его, наверное, знал? Любила
я его очень. А он в один день ушёл. Мужики у нас долго не живут. Пьют,
да и врачи, наверное, что-то не так сделали? Ну, как можно большого
здорового мужика за сутки угробить? Представляешь, они мне из больницы
позвонили в шесть утра – я даже понять ничего не успела. Умер?! А в
девять звонок от дочки. Она у меня старшенькая и тогда в Америке жила.
Ночь у неё уже. Она рассказывает, что только прилегла, и ей отец
приснился. Страшный говорит такой на балконе за окном стоит, впустить
просит. Говорит, что тяжело ему было, долго он к ней летел. Он просит,
а она дверь держит. Не впустила она. Спрашивает дочь меня про отца, а
я вымолвить ничего не могу. До вечера её в неведении держала.
Тебе, наверное, будет интересно: носила она в то время отцовские
серёжки. Подарок его на её свадьбу. Утром того дня проснулась очень
расстроенная, дошла до ванной, посмотрела в зеркало, а там только одна
серёжка - правая. Так-то она их на ночь чаще снимала, а здесь
почему-то оставила. Короче, нашла она эту серёжку не сразу… у той
балконной двери.

А жизнь и не могла оказаться хуже, или лучше - к иному ты просто был
не предназначен. О лучшем ты мог только мечтать, а ниже упасть
оказался не в состоянии.

Одна жизнь.

- И тогда я, ужаснувшись, решил всегда снижать скорость. На таких
поворотах – шестьдесят, а то и меньше…
- Но от скорости ведь не всё зависит.
- А от чего ещё?
- От случая. От машины. От водительского мастерства, наконец.
- А я для начала – снизил скорость.

Эти одинокие парни на пеньках вдоль многих российских трасс,
расставленные судьбой часто недалеко от официальных заправок,
оказывается, заманивают заехать заправиться дешёвой соляркой, которую
они слили со своей колхозной техники. Что удивительно – часто
председатель в курсе и в доле. Сами у себя воруем, а потом пьём отраву
на наворованное. Очень даже по-русски.

Мы не потеряли его - просто он не приезжал к нам…
больше двадцати лет. Повода ли не было, жизнь ли
так сложилась. После пяти лет весёлой общаги,
защитив диплом, он с молодой женой вернулся домой
– в свой районный волжский городок. Жена –
компанейская и голосистая Светка, тоже наша
одногруппница, приезжала к нам в Пылевоград
регулярно. Здесь уже отучилась в институте, и
остались жить их старшая дочка, бывал их сын.
Поэтому-то этапы «большого пути» в общих чертах
были известны и без Серёги: сначала комсомол со
стремительным выдвижением до первого секретаря
города, потом медленное алкогольное падение с
распадом семьи и личности.
Он позвонил мне неожиданно неделю назад,
невнятно объяснил причину. Я записал его к врачам
и вчера, вместе с другим нашим институтским
товарищем - Игорем, встретили Серёгу на
автовокзале. Честно говоря, я ждал худшего. Видимо
это привычка уже, некий заведомый барьерчик,
который самостийно выстраивает мой организм, чтобы
не падать больнее. И вот он, наконец, перед нами
- вполне сносно одетый, немного заросший, с
парочкой новых шрамов на лице, наш институтский
товарищ Серёга, в хорошей и с хорошей памятью,
иронией и почти тем же врождённым чувством юмора.
Тихий только.
Он с ходу согласился с короткой программой
пребывания, где первым пунктом стояло … кладбище.
День его прибытия неожиданно так совпал (ничего
случайного не бывает!) с днём рождения ещё одного
нашего одногруппника. Но встречаться с Андрюхой,
живым, нужно было бы несколько ранее. Мы стояли
втроём у чёрного камня с портретом молодого парня
и вспоминали. Игорь выпил в одного из бутылки,
всплакнул.
Затем мы в интенсивных разговорах кто, где,
куда, сколько детей и проч., доехали до больницы,
и я наконец-то прочитал Серёжкин диагноз –
подозрение на опухоль мозга. В ожидании очереди на
томограмму, наш больной неожиданно посерел и
поехал с дивана. Из его рта пошла пена… Хорошо,
что это была больница! Эпилептический приступ (как
выяснилось потом – первый) удалось приостановить.
Сделали уколы. Через час мы решились и на
томограмму. Опухоль не подтвердилась.
Вечером мы сидели в гостях у родителей
покойного друга Андрея. Приехало ещё двое «наших».
Говорили, вспоминали, пели песни. Серёга
ссутулился и в основном молчал – сил на вечер у
него уже не было. Мне удалось его уговорить ещё в
больнице, и он отказался от выпивки. Хотелось бы
привести здесь хоть малую толику того хохота, тех
весёлых воспоминаний, тех нестандартных
розыгрышей, что сопровождали нашу студенческую
дружбу и вчерашний вечер, но я думаю, что все
читающие, понимают насколько это частное.
Насколько это непереводимо. Это только наша
группа, это только наша жизнь… уже в прошлом.
Утром я сделал новые фотки, и мы с Игорем
посадили Сергея в автобус. Увидимся ли ещё? Было
бы неплохо. Даже если через двадцать лет…

остался здравый смысл
но русская рулетка
кому отдать патрон
кому пойти в кино
законы больших чисел
не знает малолетка
в движении на трон
на выходе… в окно

Мы победили, а сил на радость не осталось. Это знакомо. Хватило бы сил
спуститься вниз.

В советские времена, в момент великих
баскетбольных противостояний «ЦСКА» - «Жальгирис»,
всегда отдавал свои предпочтения болельщика
"Жальгирису". Литовский клуб состоял
целиком из воспитанников своей школы, а в «ЦСКА»
под предлогом армии «подтягивали» (часто без их
желания) игроков из разных уголков
многонациональной державы. За кого ещё я должен
был болеть?
Смотрел недавно баскетбол: «ЦСКА» -
«Жальгирис», и за кого болеть после больших
геополитических изменений, вопроса снова не
стояло. Конечно, за наших армейцев, с тренером
израильтянином. Да и среди игроков, которые были
задействованный в матче на площадке, русский был
всего один… с немножко хохлятской фамилией
Саврасенко…

Встречаются такие люди – ну, прёт им по жизни
регулярно. Они и не виноваты – сверху отмечены.
Многие качественно умеют работать, а им вот ещё
почему-то везёт. Стой с ними рядом, ходи, повторяй
всё – у тебя всё равно не получится. А они, не
прикладывая каких-то сверх усилий, «банки
снимают».
Обнаружив такого, можно и всей страной
прорваться в закрытые двери. Я, в данном случае, о
футбольной сборной России и голландском её
везунчике – тренере Гусе Хиддинке. Такой
положительный расклад, который произошёл сегодня
ночью (мы выиграли у Андоры с трудом, а Англия,
как под заказ, проиграла в Лондоне(!) сборной
Хорватии), думаю, что первый и единственный случай
за всю нашу футбольную историю (включая и
семидесятилетие сборной с названием «СССР»).

Я думаю, что об это уже писал. Может ли писатель
(а с ним я всё больше себя ассоциирую)
повторяться, если мысль навязчива? Кто ж ответит
на этот вопрос? А впрочем, невозможно повториться
буквально. Если, конечно, не подсматривать.
Подсматривать я не буду, хотя бы потому что не
помню где.
Итак, я писал о том, что все люди делятся на
два класса: на способных достаточно легко
эмигрировать из города в город, из страны в
страну, и на не способных на вышесказанное. Я вот
явно отношусь ко второму классу. Очень давно,
наверное, ещё в школе, я впервые задумался о
выборе, который пришлось делать с последними
пароходами в Крыму белому офицеру, казаку или
дворянину: останешься – наверняка будешь
расстрелян красными, уплывёшь – никогда не увидишь
Родины и проведёшь остаток дней в пьянке и тоске.
Не знаю, как поступил бы я, но думаю, что,
теоретически, скорее всего остался.
Чем держит меня, мой город на Волге? Почему в
его, опаздывающих почти во всех фазах развития
(даже относительно других таких областных
захолустных российских городов), артериях улиц,
мне так уютно? Наверное, я просто не люблю (хоть и
не хочется в этом сознаваться) очень риска. Я
привык, и повторы мне не кажутся уж настолько
утомительными. Повторы повтору рознь.

Я тормознул на повороте утреннего и холодного
ноябрьского кладбища. Сзади щёлкал неприятно
ремень, и мне пришлось его закрепить. На первой ко
мне могилке обозначился, знакомый портрет мужчины.
Я подошёл ближе. Да это же Маркиз! Не очень-то
ухоженная могилка. Я учился с ним в одной школе,
позже мы пересекались в студенческих компаниях.
Маркиз был симпатичным парнем и, в наших кругах,
личностью известной… В середине бандитских
беспредельных девяностых его за что-то держали
долго в подвале, потом положили замерзать в
сугроб. Если я не ошибаюсь –никого так и не
нашли.
Тринадцать лет назад, будучи старше меня на
целых два года, в свои тридцать четыре, он казался
мне очень зрелым и состоятельным мужчиной. Сегодня
– по дурацки погибшим из-за какой-нибудь ничтожной
суммы (подробности я не знаю, но деньги не стоят
того), молодым парнем. Давно, невероятно давно, в
ту эпоху...

- Где мои дети? Где мои взрослые малыши,
разлетевшиеся врассыпную? Где их звонки? Где их
письма?
Время остановилось. Старуха сидит сгорбленно и
перебирает горох.

Утренний кайф стоит дорого. Утренний кайф, как
минимум, стоит целого человеческого дня.

Задумаешь написать колыбельную, но с первой
попытки не получится. Слов не хватит? Волна не
выстроится? Отбито всё? Но ты пробуй, пытайся,
лови себя… Запреты надуманны, искусственны, и не
иначе, как созданы чаще самим собой.